К. Симонов "Мурманские дневники"
У окружкома на виду
Висела карта. Там на льду
С утра в кочующий кружок
Втыкали маленький флажок.
Гостиница полным-полна.
Портье метались дотемна,
Распределяя номера.
Швейцары с заднего двора
Наверх тянули тюфяки.
За ними на второй этаж,
Стащив замерзшие очки,
Влезал воздушный экипаж.
Пилоты сутки шли впотьмах,
Они давно отвыкли спать,
Им было странно, что в домах
Есть лампа, печка и кровать.
Да, прямо скажем, этот край
Нельзя назвать дорогой в рай.
Здесь жестко спать, здесь трудно жить,
Здесь можно голову сложить.
Здесь, приступив к любым делам,
Мы мир делили пополам:
Врагов встречаешь — уничтожь,
Друзей встречаешь — поделись.
Мы здесь любили и дрались,
Мы здесь страдали. Ну и что ж?
Не на кисельных берегах
Рождалось мужество. Как мы,
Оно в дырявых сапогах
Шло с Печенги до Муксольмы,
У окружкома на виду
Большая карта. Там на льду
С утра в кочующий кружок
Втыкают маленький флажок,
Там, где, мозоля нам глаза,
Легла на глобус бирюза,
На деле там черным-черно,
Там солнца не было давно.
За тыщу верст среди глубин
На льду темнеет бивуак.
Но там, где четверо мужчин
И на древке советский флаг,
Там можно стать к руке рука,
Касаясь спинами древка,
И, как испытанный сигнал,
Запеть «Интернационал».
Пусть будет голос хрипл и груб,
Пускай с растрескавшихся губ
Слетает песня чуть слышна —
Ее и так поймет страна.
Гостиница полным-полна.
Над низкой бухтою туман,
Девятибалльная волна
Ревет у входа в океан.
К Ян-Майену, оставив порт,
В свирепый шторм ушли суда.
Семисаженная вода
Перелетает через борт.
Бушует норд. Вчера Москва
Послала дирижабль. Ни зги!
По радио сквозь вой пурги
Едва доносятся слова.
Бушует норд. Радист в углу,
Охрипнув, кроет целый, мир:
Он разгребает, как золу,
Остывший и пустой эфир.
Где дирижабль? Стряслась беда...
Бушует норд. В двухстах верстах
Был слышен взрыв. Сейчас туда
Отправлен экстренный состав.
За эту ночь еще пришло
Два самолета. Не до сна.
Весь окружком не спит. Светло,
Гостиница полным-полна.
Сегодня в восемь пять утра
Нашли разбившихся. В дугу
Согнулся остов. На снегу
Живые грелись у костра.
Был выполнен солдатский долг,
В гробы положены тела.
Их до ближайшего села
Сопровождает местный полк.
Другим летели помогать —
Погибли сами. Чтоб не лгать —
Удар тяжел. Но на земле
Есть племя храбрых. Говорят,
Что в ту же ночь другой отряд
Ушел на новом корабле.
У окружкома на виду
Большая карта. Там на льду
С утра в кочующий кружок
Втыкают меленький флажок
Всю ночь с винтовкой, как всегда,
Вдоль рейда ходит часовой.
Тут ждут ледовые суда
В готовности двухчасовой.
До кромки льда пять дней пути.
Крепчает норд. Еще в порту,
Товарищ, крепче прикрути
Все, что нетвердо на борту.
Поближе к топкам и котлам
Всю ночь механики стоят,
Всю ночь штормит,— быть может, нам
Большие жертвы предстоят.
В больницу привезен пилот.
Он весь — один сплошной ожог.
Лишь от бровей — глаза и рот —
Незабинтованный кружок.
Он говорит с трудом: — Когда
Стряслась с гондолою беда,
Когда в кабине свет погас,
Я стал на ощупь шарить газ,
Меня швырнуло по борту.
Где ручка газа? Кровь во рту.
Об радиатор, об углы,
Об потолки и об полы.
Где ручка? На десятый раз
Я выключил проклятый газ.
Напрасный труд. Сквозь верхний люк
Врывалось пламя. Через щель
Внизу я видел снег и ель.
Тогда, сдирая кожу с рук,
Я вылез вниз. Кругом меня
Свистало зерево огня.
Я в снег зарылся с головой,
Не чувствуя ни рук, ни ног,
Я полз по снегу, чуть живой,
Трясясь от боли, как щенок.
Меня перенесли к костру,
Нас всех живых осталось шесть.
Всем было плохо. Лишь к утру
Мы захотели спать и есть.
Обломки тлели. Тишина.
Лишь изредка в полночный мрак
Взлетал нагретый докрасна
Еще один запасный бак.
Всю ночь нас пробирала дрожь.
Нам было всем как острый нож
Смотреть туда, где на снегу
Тлел остов, выгнутый в дугу.
Забыв на миг свою беду,
Мы представляли, что на льду,
Вот так же сидя, как и мы,
К огню придвинувши пимы,
Четыре наших парня ждут,
Когда им помощь подадут.
Нам холодно. Им холодней:
Они сидят там много дней.
Уже кончается зима.
А где же мы? Вода кругом...
Чтоб не сойти совсем с ума,
Нам надо думать о другом.
Что ж, о другом — так о другом!
Давай о самом дорогом.
Но что ж и мне и всем другим
Казалось самым дорогим?
Вот так же сидя, как и мы,
К огню придвинувши пимы,
Четыре парня молча ждут,
Когда им помощь подадут...—
Ночь. На кровати летчик спит.
Сестра всю ночь над ним сидит.
Он беспокойный, он такой —
Он может встать. Да что покой?
Как может предписать покой
Тот врач, который в свой черед
С утра дрожащею рукой
Газету в ящике берет?
На старой, милой нам земле
Есть много мужества. Оно
Не в холе, воле и тепле,
Не в колыбели рождено.
Лишь мещанин придумать мог
Мир без страстей и без тревог;
Не только к звукам арф и лир
Мы будем приучать детей.
Мир коммунизма — дерзкий мир
Больших желаний и страстей.
Где пограничные столбы,
Там встанут клены и дубы,
Но яростней, чем до сих пор,
Затеют внуки день за днем
Жестокий спор, упрямый спор
С водой, землею и огнем.
Чтоб все стихии нам взнуздать,
Чтоб асе оковы расковать,
Придется холодать, страдать,
Быть может, жизнью рисковать.
На талом льду за тыщу верст,
Где снег колюч и ветер черств,
Четыре наших парня ждут.
Когда им помощь подадут.
Есть в звуке твердых им имен,
В чертах тревожной их судьбы
Начало завтрашних времен,
Прообраз будущей борьбы,
Я вижу: где-то вдалеке,
На льду, на утлом островке,
На стратоплане, на луне,
В опасности, спиной к спине,
Одежду, хлеб и кров деля,
Горсть земляков подмоги ждет.
И вся союзная земля
К своим на выручку идет.
И на флагштоках всех судов
Плывет вперед сквозь снег и мрак
Сквозь стаи туч, сквозь горы льдов
Земного шара гордый флаг.
|
А. Титов "Муста-Тунтури"
Здесь бой идет четвертый день
За Черный перевал,
Где даже северный олень
Ни разу не бывал.
Здесь только ягельник седой
С брусничником растет,
В долину ветер штормовой
Срывается с высот.
Здесь тундра черная легла
Широкой полосой...
Редеет облачная мгла
Над вражьей высотой.
По Муста-Тунтури мы в бой,
В победу веря, шли
За самый бедный и скупой
Клочок родной земли.
Он только с виду бедным был.
В граните и песках
Тот край богатства затаил,
В глубоких недрах скал.
Достать их можно -
Каждый знал —
Лишь дорогой ценой:
Взять с боем Черный перевал
Атакой штыковой.
А. Ойслендер "Имени героев"
Не волны шумят, а страницы,
Как будто листается том
Истории флота —
И мнится,
Что сумерки помнят о том,
Кто был здесь столетия за два,
Кто в наши ходил здесь года,
Морскую соленую правду
Охотно приняв навсегда.
Завидую предкам счастливым —
Однажды на все времена
Вон тем островам и заливам
Присвоили их имена.
И слава их, не увядая,
Из уст переходит в уста,
Хоть рядом шумит молодая,
Что только вчера начата.
Встает предо мною Гаджиев,
За ним Бондаревич и все,
Кто в базы врывался чужие,
Минуя посты на косе,
Барраж и ловушки минуя,
Чтоб молвить короткое «Пли!»
И ночь озарить смоляную,
У пирса взорвав корабли.
Но столько белеющих пятен,
Пожалуй, теперь не найти,
Чтоб штурман, всегда аккуратен,
На карту их мог занести,
Дав каждому имя такое,
Что звало б на подвиг -всегда, —
Родное, военно-морское,
Гремевшее в наши года!
Так пусть
Не землей отдаленной,
Не хмурой полярной губой, —
Кильватерной строгой колонной
Герои пройдут пред тобой.
Один за другим.
Как при жизни.
Готовы на подвиг любой.
Приветствуя утро Отчизны
Зениток учебной стрельбой!
А. Ойслендер "Малютка"
У Вардэ —
Пасмурная дымка,
Но под накатом штормовым
Меняет курсы невидимка,
Следя за танкером чужим.
Он отстает от каравана,
Еще не зная ничего,
А где-то в недрах океана
Судьба решается его.
И в перископ, как бы впервые
Надводный изучая мир,
Глядит на гребни штормовые
Давно не спавший командир.
Усталые темнеют веки,
Но снова в этом небольшом
И молчаливом человеке
Все нервы стянуты узлом.
О, как трудны секунды эти,
Как ожидание томит,
Пока в колеблющемся свете
Команда «Пли!» не прогремит.
И только в тонком перекрестье
Громада черная всплывет,
Всей силой выстраданной мести
Торпеда воду разорвет.
Она пойдет неудержимо —
И в небо, танкер накреня,
Забьет фонтан густого дыма
И сумасшедшего огня.
Дрожь пробежит по океану,
И станет в Арктике светло,
Как будто мертвому вулкану
Вновь время действовать пришло.
Опять, встревожась не на шутку,
То где-то рядом, то вдали
Начнут разыскивать «малютку»
По всем квадратам корабли.
И если тяжело придется,
Когда в тиски зажмет беда,
Железо, может быть, согнется,
Но наши люди —
Никогда!
А. Ойслендер "Пахари моря"
Что такое тральщик?
Минолов,
Еле различаемый в тумане.
Нет таких квадратов и углов,
Где бы не бывал он в океане.
Там, где флоту надобно пройти,
Он фарватер тралами тревожит,
Чтоб своих товарищей спасти
Собственною гибелью, быть может.
Оттого ли тральщиков зовут
Пахарями моря, я не знаю.
Родина, благослови их труд!
От врага укрой их, тьма ночная!
Н. Букин "Раскинулось море широко"
Нет, точно сказать не рискую,
Кто перввый в родительский дом
Занес эту песню морскую
И в сердце посеял моем,
Когда и какими судьбами,
На крыльях выносливых чьих
Она долетела до Камы,
До гор приуральских моих
Быть может, в потертой шинели
Её, не сдержавшись от слез,
Пропел у моей колыбели
Седой порт-артурский матрос.
И видно, с той песней далеко
В мечтах я ходил по волне...
"Раскинулось море широко",-
Шептал я по-детски во сне.
|