Изображение Первой Мировой Войны
(«На западном фронте без перемен», «Возвращение»)

Пережитые в юности военные впечатления легли в основу первого романа и последующих книг Ремарка. Он неоднократно будет возвращаться к трагическим урокам и последствиям первой мировой войны, хотя с начала 40-х годов антифашистская тема в ее разных аспектах займет магистральное положение в его художественных произведениях.

Обложка книги  На Западном Фронте Без перемен

Первая мировая война в романе «На Западном фронте без перемен» дана через восприятие ее непосредственного участника. Отсюда и своеобразие творческой манеры художника — впечатляющая обнаженность и правдивость описания страшных будней войны, точное, ничем не приукрашенное изображение типических картин фронта. Суровый рассказ об изуродованных телах людей, о бесчисленных трупах, о грязи мокрых окопов раскрывает смертоносное и кровавое лицо войны. Порою, писатель слишком фиксирует на этом внимание, однако именно изображение беспощадности войны отличает его роман и рождает активную эмоцию возмущения. Ремарк рисует полные динамики, живого шума картины атаки: раскаты взрывов, свистящие пули, огонь, взлетающие столбы земли, и на фойе этой огненно-железной лавины — маленькую фигурку солдата, который каждую минуту может быть раздавлен, убит, рассечен пополам. Обнаженные картины призваны, по мысли автора, показать жестокость захватнической войны, бессмысленную гибель в ней молодых здоровых людей. Особенно тягостны картины смерти юных новобранцев, падающих под открытым огнем, так как они не умеют ориентироваться в бою и шарахаются туда, где наибольшая опасность: «Маленький Хойер целый день висел на колючей проволоке и кричал, и кишки вываливались у него из живота, как макароны. Потом осколком снаряда ему оторвало пальцы, а еще через два часа кусок ноги, а он все еще жил и пытался уцелевшей рукой всунуть кишки внутрь, и лишь вечером он был готов. Ночью, когда мы смогли наконец подобраться к нему, он был уже продырявлен, как кухонная терка».

Ремарк глубоко проник в психологию солдата, в истинные причины, побуждающие его к действию. В бесчеловечной империалистической бойне, в которой заинтересована лишь крупная буржуазия и высшие военные круги, солдат не знает и не понимает, за кого и за что он воюет. «Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой, и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины», - проносится в мыслях главного героя, солдата Пауля Боймера. Ясно, что не осмысленный героизм, о чем так кричали немецкие националисты, побуждал солдата к бою, не чувство долга и даже не чувство мести, ибо солдат не знал, за что он воюет, и не сразу понял, что был обманут. Как показал Ремарк, в первой мировой войне действиями солдата руководили скорее чувство самозащиты, страх перед смертельной опасностью. Пауль Боймер думает: «Мы превратились в опасных зверей. Мы не сражаемся, мы спасаем себя от уничтожения. Мы швыряем наши гранаты не в людей, — какое нам сейчас дело до того, люди или не люди эти существа... В их облике за нами гонится сама смерть... Если бы среди атакующих был твой отец, ты, не колеблясь, метнул бы гранату и в него!».

Несмотря на стремление Ремарка выключить себя из повествования, его сочувствие к солдату прорывается порою и в прямых авторских словах, и в лирических монологах Боймера: «Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, - это отчаяние, смерть, страх...». В этих словах — голос целого поколения, так называемого «потерянного поколения», судьба которого волновала многих писателей. В немецкой литературе этой традиции отдал, как известно, наибольшую дань Ремарк именно в романе «На Западном фронте без перемен». Отсюда сходные мотивы в романах этих писателей и Ремарка, эмоциональный настрой, тип героя, своеобразный лаконичный и сжатый стиль.

Герои Ремарка—молодые люди, не имеющие ни опыта, ни знания жизни, жестоко брошенные под пули за чуждые им интересы империалистической буржуазии, обманутые шовинистической и милитаристской пропагандой, идеями «великой нации». Типические черты потерянного поколения воплощает Боймер, не случайно говорящий всегда «мы» и очень редко «я». Он выносит мысленный приговор учителям и воспитателям немецкой молодежи: «Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса... Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах... Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали». Горечь разочарования постигла Боймера и его товарищей по существу еще в казарме, где бесчеловечная муштра сочеталась с. узаконенной системой издевательств над солдатом. Духовными наставниками новобранцев стали тираны типа Химмельштоса, внушавшие, что «начищенная пуговица важнее, чем четыре тома Шопенгауэра», и истязавшие солдат изощренными приказами. Фигура Химмельштоса была списана с реального лица, о чем впоследствии говорил сам Ремарк, подчеркивая подлинность этого образа, несмотря на все его жестокое сумасбродство: «Я достаточно долго был на фронте, чтобы пережить все самому. Химмельштос настолько мало является порождением преувеличенной фантазии, что я даже получил от товарищей многочисленные письма с упреками в том, что опустил самые отвратительные из его героических деяний».

Роман Ремарка обладает глубокой критической силой. Каждым образом и картиной, каждым словом своих героев протестует писатель против войны 1914 года, оторвавшей целое поколение от дела, от жизни и труда. Таким образом, взятый писателем эпиграф: «Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью...» — по существу, не оправдан; книга обвиняет, хочет или не хочет того Ремарк, истинных виновников первой мировой войны.

В романе есть попытка раскрыть общественное сознание солдата, его отношение к войне. Одна из важнейших сцен в романе — разговор о смысле войны, в котором принимают участие несколько юных солдат, в том числе Боймер и самый старший из них — Катчинский. Большинство не имеет никакого понятия, кто их враги и за что, собственно, они воюют. Соображения юношей настолько нелепы, что это вносит комические ноты в повествование (размышления Тьядена, Кроппа). Однако разговор упорно развивается в сторону истины. Ее угадывает лишь Катчинский, полагая, что французскому рабочему, ремесленнику, слесарю или сапожнику нет никакого смысла воевать против них, что это «выдумки правительства». На вопрос товарища, почему же все-таки бывают войны, Катчинский отвечает: «Значит, есть люди, которым война идет на пользу». Более эмоционально удается Ремарку изобразить дальнейший процесс этих поисков и переживаний у Боймера, когда он оказывается в одной воронке с заколотым им штыком молодым французом. Нахлынувшее чувство горячего сострадания к умирающему французскому рабочему-печатнику, имеющему жену и маленькую дочь, что узнал Боймер из документов, заставляет его глубоко задуматься. По-человечески жалея о своем поступке, немецкий солдат мысленно обращается к убитому с горькими проникновенными словами: «Товарищ, я не хотел убивать тебя... Теперь только я вижу, что ты такой же человек, как и я. Прости меня, товарищ! Мы всегда слишком поздно прозреваем... Если бы мы бросили наше оружие и сняли наши солдатские куртки, ты бы мог быть мне братом...». Весь эпизод и страстный немой монолог Боймера вызывают, как и многие подобные сцены, активную эмоцию сострадания у читателя, как бы дополняющую основную реакцию возмущения и гнева на все описанные события. Боймер горячо сочувствует и русским военнопленным, в которых также угадывает простых трудолюбивых людей, мирных крестьян. И все же в сознании его очень смутно вырисовываются виновники бессмысленной вражды солдата к солдату. Не случайно в мыслях героя они называются неопределенными именами. Боймер думает, что «чей-то приказ» превратил русских пленных во врагов и «какие-то люди сели где-то за стол», чтобы подписать его.

Ремарк догадывается о чувстве социальной вражды у солдат по отношению к начальству. Его герои могут избить неугодного им офицера или поиздеваться над ним, но не более: у них нет единства, спаянного классовой ненавистью. Главное, что их крепче всего связывает, по мысли автора, — это фронтовое товарищество, то «единственно хорошее, что породила война». Рисуя заботу о раненых, спасение их под огнем, готовность разделить последний кусок хлеба, авторот лица главного героя слагает гимн фронтовому товариществу, звучащий глубоко лирически и проникновенно. Вот Боймер после жестокого обстрела услышал голоса своих друзей: «Они для меня дороже моей спасенной жизни, эти голоса, дороже материнской ласки и сильнее, чем любой страх, они самая крепкая и надежная на свете защита,— ведь это голоса моих товарищей». Братство обороны, объединившее людей перед лицом смертельной опасности,—это еще не братство классовой солидарности, но тут громко звучит голос Ремарка-гуманиста, певца настоящей крепкой дружбы.

В романе немало сентиментальных сцен. Например, та, где Боймер пытается нахлобучить на голову перепуганного новобранца каску, а новобранец, как ребенок, к Боймеру прижимается. Или любовная сцена с юной француженкой. Любовь там осквернена войной, куплена за хлеб и колбасу и все же — пусть на мгновение — дарит герою чудо: «...я ощущаю губы худенькой, смуглой и нетерпеливо тянусь к ним навстречу, и закрываю глаза, словно желая погасить в памяти все, что было: войну, ее ужасы и мерзости, чтобы проснуться молодым и счастливым...»

Ремарковская сентиментальность — это своеобразная форма сопротивления, и не стоит видеть в ней лишь самообман или, того паче, признак слабости.