Смертью храбрых


Солдат-поэт

"...Когда над тобою рвутся мины, жужжат осколки, свистят пули, ты чувствуешь, как прекрасна поэзия и как хорошо ею заниматься. Как замечательно вспомнить стихи Пушкина, Тютчева, Блока в момент своего неимоверного обстрела. Великолепна моя судьба: она кинула меня в самую гущу событий. Я - свидетель горьких дней мира. Ощущать это не только приятно, но и вдохновляюще. События проходят через меня. Я - кристалл, в котором преломляются их лучи. Мне хорошо, очень хорошо, Митя..." - так писал 25 мая 1943 г. с фронта Евгений Абросимов своему другу Дмитрию Кедрину в Москву.
Евгений Абросимов!
Современники говорят, что "там, где появлялся Женя, всегда звучали стихи и песни. Он любил рассуждать о смысле жизни, красоте и величии человека, с удовольствием собирал полевые цветы и любил ездить в гости. Приезжал не один, а с братьями и сёстрами, которых очень любил и опекал, с матерью, которую боготворил.
Евгений Абросимов мечтал о первой книге своих стихов, которую хотел назвать "О времени и о себе". Но планам этим не суждено было сбыться. Уходя на фронт, он оставил дома только рукописи да множество газетных и журнальных вырезок со своими стихами.
Провожала его вся родня. "Долго вслед уходящему поезду смотрела полуседая мать. В изгибе её губ залегли скорбящие морщинки: уже второго сына отправляла она туда, где идёт смертельная схватка с жестоким и безжалостным врагом".
Сохранилось несколько фронтовых писем Евгения Абросимова к матери. Вот одно из них, написанное 14 июня 1943 г.: "...Сейчас вечереет. На скаты холмов ложится синева. Луна торжественно освещает местность. Целую тебя крепко, крепко и прошу передать привет всем, скажи, что жив и умирать ещё не собираюсь, хотя смерть ходит рядом и около. От неё здесь не спасёшься, так как спастись нельзя. Она сама делает выбор - чёртова невеста. Во всяком случае - жив".

25 июня 1943 г. он снова пишет матери на Урал:
"...Не думал я ровно год тому назад, сидя на ковре у Алимова, что 365 дней спустя я буду лежать в малюсенькой-малюсенькой землянке и писать вам письмо о том, что пять месяцев не имел от вас никаких известий. Вспоминайте меня, думающего о вас...".

Прошло всего 22 дня после этого письма - и Евгений Павлович Абросимов при выполнении боевого задания пал смертью храбрых...
Александр, Владимир, Станислав -
Сколько было жизней, сколько слав!
Вечер будет красновато-синим,
Я склоняюсь над колыбелью сына.
Люди те не ведали покоя,
В жизнь и смерть без устали играя.
Имя нужно дать ему другое,
Потому что жизнь его другая...
Лишь одна забота сердце мучит
И, как дождик часты, бьёт в глаза:
От Берлина наплывают тучи,
Из Японии - идёт гроза.
И за то, чтоб мир оковы скинул,
Чтоб навек ушли печали, беды,
Виктор - я даю названье сыну,
Потому что Виктор есть Победа.


Оплачено жизнью


Как известно, на войне обстановка была крайне тяжёлая, и весёлый человек был просто спасением для многих потерявших бодрость товарищей. Джек Алтаузен, по свидетельству современников, был олицетворением энергии, за это его очень любили коллеги редакции, в которой он работал. Джек Алтаузен был известен, как замечательный оратор. Он по нескольу раз в день выступал перед бойцами где это только было возможно.
Интересно, что для Алтаузена значила Родина? Это отчётливо вырисовывается из его писем:
"Раньше слово Родина многие произносили механически, часто забывая о том содержании, которое заложено в этом слове, теперь все поняли, что Родина и жизнь - это вещи неразделимые. Пусть это послужит уроком для многих..." И далее в том же письме:"Одним словом, не робей, сохраняй бодрость духа, не жалей о потерянных удобствах, можно жить и в землянке, лишь бы была Родина и уверенность, что ты борешься за правое дело..."
"У нас есть люди, которые в трудные часы в этой войне, когда мы отступали , уже решали что всё кончено, всё погибло. И теперь, после первых же наших успехов, эти же лыди решают, что враг уже рзгромлен, что война через месяц будет окончена. Не слушай таких людей. Мы победим, в этом никогда не должно быть сомнения, но ещё много крови будет пролито, ещё много сил нужно затратить нашему народу, чтобы раздавить сильного и опытного в ведении войны врага".
Раздумья, подтверждённые судьбой... По свидетельству товарищей, Джек Моисеевич Алтаузен был раздавлен немецким танком 25 мая 1942 г.

Родина
Разве можно свой край не любить,
Отвоёванный саблей бывалой,
Где ты рос, где ты стал запевалой,
Самолёт научился водить,

Где ты в бурю не раз на штурвал
Клал без страха тяжёлую руку,
Где ты всё: и любовь, и разлуку,
Сладость славы, и дружбу узнал?

Много стран есть на свете других,
Те же птицы там в воздухе реют,
Те же зёрна там в яблоках зреют,
Те же косточки в вишнях тугих.

Но такая, как наша, - одна!
Всю её омывает волнами,
Вся она в полный рост перед нами,
Озарённая солнцем, видна.


...И старушка, что даже не знала,
Чей я, кто я и как меня звать,
Вместе с вами пошла до вокзала,
Словно сына, меня провожать.

И когда на ступеньках вагона
Мы безмолвно с тобой обнялись,
Посмотрела она умилённо
И сказала: - Сынок, оглянись!

Оглянулся я молча - и замер:
На перроне, средь ясного дня,
Сотни женщин махали платками,
На войну провожая меня.

И успел я прочесть в каждом взоре:
"Милый, будь беспощаден в борьбе,
Пусть великое русское горе
Гневом сердце наполнит тебе..."
("Вся отчизна меня провожала")


Сквозь время


...В 1942 г. под Новороссийском, выводя разведотряд, погиб военный переводчик лейтенант Павел Коган, молодой поэт, автор стихов высокого накала, которые ещё долгие годы оставались неизвестны читателю, распевавшему "Бригантину", даже не зная зачастую имени её создателя.
Из писем Павла Давидовича Когана с фронта:
"...Столько видел и пережил - сожжённые немцами сёла, женщины, у которых убиты дети, и, может быть главное, - люди в освобождённых селах, которые не знали от радости, куда нас посадить, чем угощать. Нам всегда казалось, что мы всё понимаем. Мы и понимали, но головой. А теперь я понимаю сердцем. И вот за то, чтоб на прекрасной нашей земле не шлялась ни одна гадина, чтоб смелый и умный народ наш никто не смел назвать рабом, за нашу с тобой любовь я и умру, если надо. Но лучше я сам отправлю на тот свет любителей чужой земли... Мне нужно жить...".
"...Только здесь, на фронте, я понял, какая ослепительная, какая обаятельная вещь - жизнь. Рядом со смертью это очень хорошо понимается. И ради жизни, ради Оленькиного смеха, ради твоей седой чудесной головы я умру, если надо будет, потому что человек с нормальной головой и сердцем не может примериться с фашизмом. Это я говорю не с чужих слов. Я видел. И я научился ненависти. Я верю в историю, верю в наши силы... Я знаю, что мы победим!".
"Но...я верю твёрдо, что будет всё. И Родина свободная, и Солнце, и споры до хрипоты, и наши книги..."

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
. . . . . . . . . . . . . . .
И, задохнувшись"Интернационалом",
Упасть лицом н высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть в анналы,
И даже близким славы не сыскать.
("Нам лечь, где лечь...")

...Я слушаю далёкий грохот,
Предпочвенный, неясный гуд.
Так подымается эпоха,
И я патроны берегу.
Я крепко берегу их к бою.
Так дай мне мужество в боях.
Ведь если бой, то я с тобою,
Эпоха громная моя...
("Вступление к поэме"Щорс")

...Они нас выдумают мудрых,
Мы будем строги и прямы,
Они прикрасят и припудрят,
И всё-таки пробьёмся мы!
...И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю...
("Лирическое отступление" из романа в стихах"Первая треть")


Имени Павла Когана долго не было на мемориальной доске в доме литераторов, как не было там имён Коли Отрады, Михаила Кульчицкого, Коли Майорова и других молодых поэтов, не успевших вступить в союз писателей. Сейчас эта несправедливость исправлена. Это настоящие поэты и настоящие люди - вечная гордость и вечная скорбь нашей литературы. Сама их жизнь - поэзия. Сама их смерть - служение Родине. Нельзя нашей литературе забывать ни об их жизни, ни об их смерти.