В 6 часов утра 22 июня 1941 г., находясь в Баренцевом море на рыбном промысле, мы с глубокой горечью и волнением слушали по радио выступление В. М. Молотова о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу Родину. Затем получили РДО – указание всем рыболовным траулерам срочно возвратиться в порт приписки. После выгрузки в порту рыбопродукции многие траулера срочно направляли на перевооружение в минные тральщики (ТЩ) или сторожевые корабли (СКР) с передачей их в состав боевых кораблей Северного флота.
Наш РТ-309 “Мудьюжанин”, где я был капитаном, возвратился с промысла в Архангельск 23 июня. После разгрузки мы с 25 по 29 июня стояли в ожидании разрешения военных властей на переход из Архангельска в Мурманск для перевооружения.
В Мурманск прибыли 1 июля. Перевооружение РТ-309 закончили 8 июля. Кораблю присвоили бортовой номер “ТЩ-43” и передали в охрану водного района (ОВР), в состав 1-го дивизиона ТЩ в подчинение командира дивизиона лейтенанта Панфилова П. Ф. Я стал командиром ТЩ-43. В тот же день, 18 июля, на переходе в Полярное, наш экипаж принял первое боевое крещение. Мы вели продолжительный зенитный огонь из двух 45-мм пушек и четырех пулеметов по вражеским самолетам, совместно с кораблями, стоящими в Мурманском порту, и нашими самолетами, отражая атаки вражеской авиации, бомбившей порт.
С первых
дней войны в короткий срок РТ Мурманского и
Архангельского траловых флотов были перевооружены в боевые корабли и
направлены на защиту Родины. Лишь незначительная часть РТ была оставлена в
подчинении Мурманского военизированного тралфлота для снабжения рыбой
населения, армии и флота.
Все наши ТЩ и СКР ежедневно находились в походах на выполнении различных боевых заданий командования. Исключением были 3 – 4 дня в каждом квартале, когда проводилась плановая чистка парового котла и профилактика механизмов. При этом без преувеличения можно сказать, что почти каждое выполнение боевых заданий было связано с нападением вражеской авиации. Были у нас также и неоднократные встречи с вражескими подлодками. А на первой линии дозора мы дважды встречались один на один с вражескими миноносцами.
Все боевые задания экипажам наших ТЩ и СКР, и особенно морякам невооруженных РТ, ловивших рыбу, приходилось выполнять в труднейших климатических, навигационных и метеорологических условиях в коварно-капризном Баренцевом море, часто встречавшем нас, моряков, внезапными штормовыми и ураганными ветрами, густыми туманами, крепкими морозами, сильным обледенением корпусов и палуб кораблей, снежными буранами и ливневыми дождями. Особенно трудным было плавание зимой, когда круглосуточно продолжалась темная полярная ночь. Тогда плавание проходило “вслепую”, при полном затемнении кораблей, с выключенными ходовыми огнями и при абсолютном отсутствии работы светящихся средств – навигационного обеспечения безопасности мореплавания: маяков, знаков, буев и радиомаяков на всех путях наших переходов. Там же на отдельных участках встречались и выставленные вражескими подлодками магнитно-акустические мины.
Из навигационного оборудования наши корабли ТЩ, СКР и РТ имели всего лишь магнитные компасы, лаг-вертушку за бортом для измерения скорости хода корабля, ручной и механический лот для измерения глубины моря, секундомер да самодельную таблицу скорости хода, составленную согласно числу оборотов главного двигателя. Недостаток приборов создавал нам огромные трудности в обеспечении безаварийного плавания и успешного выполнения боевых заданий командования. Однако моряки самоотверженно трудились, защищая Родину от врага.
Своим нелегким трудом и бесстрашием при выполнении боевых заданий наши моряки-рыбаки заслужили большое уважение у кадровых моряков-офицеров флота. Они любовно называли наши ТЩ, СКР и РТ “пахарями моря” – за то, что те ежедневно находились в походах. А о наших моряках говорили так: “Рыбак – дважды моряк”.
Какие боевые задания выполняли наши ТЩ и СКР? - Это:
Многие экипажи наших ТЩ и СКР, атакованные во много раз превосходящими силами врага, смело вступали в неравный бой и погибали за Родину уже с первых дней войны.
Список погибших в годы войны с личным составом ТЩ, СКР и РТ большой. Но он мог быть еще больше за счет внезапных налетов на корабли вражеской авиации. Однако некоторые атаки часто заканчивались фантастически счастливо, я бы сказал – сказочно для корабля и экипажа.
Так, например, РТ-18 “Профинтерн” летом 1942 г. шел с тралом на рыбном промысле в Баренцевом море. Вражеский самолет сбросил на него 4 авиабомбы по 250 кг каждая. Три из них взорвались за бортом, не причинив кораблю повреждений, а четвертая упала на главную палубу и, скользя по деревянному настилу, пробила стальную переборку и не взорвалась – застряла под ступенькой входной двери сетевой кладовой. Это спасло РТ-18 и 40 человек его экипажа и неминуемой гибели. Судно досрочно возвратилось в Мурманск с этим фашистским “сувениром”, который заставил экипаж пережить страшное нервное потрясение в ожидании взрыва на палубе.
Был еще такой необычный случай на угольной базе Зеленый мыс Мурманского рыбного порта. В одноэтажном деревянном бараке после очередной смены спал на койке грузчик. В этот момент вражеская авиация бомбила объекты порта. Одна авиабомба весом 250 кг упала в этот барак, пробив крышу и потолок, прошла через койку между ног спящего грузчика, пробила пол и ушла в землю, не разорвавшись. Она выбросила воздушной волной грузчика из кровати, не причинив ему тяжелых телесных повреждений. Об этом сообщалось по радио осенью 1941 г., а также в местной печати в газете “Рыбный Мурман”.
Наш экипаж ТЩ-43, встречаясь с превосходящим по силе врагом, часто находился в положении, когда гибель казалась неизбежной. Но бесстрашие и находчивость командного и рядового составов, своевременность и точность боевых действий помогали нам выходить из самых сложных ситуаций.
Теперь расскажу еще о нескольких случаях.
20 июля 1941 г. наш 1-й дивизион ТЩ в количестве 6 кораблей вышел на боевое траление змейковыми тралами фарватера в Кильдинской Салме. Руководил операцией комдив Панфилов.
Около 10.30 наш дивизион проходил с тралами на Кильдинском плесе мимо 6 катеров-охотников за подлодками, занимавшимися прослушиванием водного пространства. В этот момент низко над поверхностью моря севернее острова Кильдин с востока на запад пролетел вражеский самолет-разведчик. Вслед за этим командир ТЩ-38 К. Тарасов, шедший в строю уступа четвертым, резко пошел влево и передал по УКВ, что видит с левого борта след торпеды вражеской подлодки. В ответ на это сообщение комдив Панфилов с ТЩ-40, двигавшегося вперед, дал команду по УКВ трем сзади идущим ТЩ срочно выбрать тралы и вместе с катерами-охотниками атаковать вражескую подлодку глубинными бомбами, а ТЩ-40, 41, 43 продолжать боевое траление. Незамедлительно послышались глухие разрывы глубинных бомб, сбрасываемых с катеров-охотников и с трех ТЩ. Затем на гладкой зеркальной сине-голубой поверхности освещенного яркими лучами летнего полярного солнца водного пространства появился из глубины огромный пузырь, всплыло большое масляное пятно и мелкие плавающие предметы. Три головных тральщика продолжали траление.
Около 12 часов дня ТЩ-40 и 41, соблюдая дистанцию между кораблями 5 – 6 кабельтовых, подходили к высокой отвесной скале. День был очень ярким и солнечным, и поэтому огромная густая тень, отбрасываемая скалой с правого борта от них, хорошо скрывала тральщики от авиации. В этот момент наш ТЩ-43 приближался к узкому проливу между островами Большой и Малый Кильдин. Впереди по курсу находилась эта отвесная скала, справа на расстоянии одной мили – береговая черта, где между двумя высокими сопками виднелась большая впадина, над которой в голубом прозрачном небосводе стояло полуденное солнце, освещавшее наш участок водного пространства яркими встречными лучами. Эта редкая картина природы сурового Заполярья вызывала у экипажа умиротворенные чувства, но у меня в этот момент на сердце была какая-то непонятная тревога, тоска, беспокойство. Наблюдая за горизонтом, я подумал, что мы оказались в одиночестве на очень опасном участке и в случае внезапного вылета из-за сопок вражеских самолетов нам предстоял бой; поэтому я дал на боевые посты команду усилить наблюдение за горизонтом и приготовиться к отражению атаки пикировщиков. В момент моего раздумья комдив передал сигналы готовности № 2 и исполнительный. Отрепетировав эти сигналы, и вместо объявления готовности № 2 и отпуска личного состава с боевых постов на обед повторил еще раз свою первоначальную команду. Командир ВЧ-2 лейтенант М. И. Гродский передал командирам орудий Страхову и Григоровичу установочные данные стрельбы по самолетам.
Действительно, не пришлось долго ждать: из-за левой сопки над впадиной послышался шум моторов вражеских самолетов. Я дал рулевому команды “Право на борт”, “Так держать”; в машину – “Полный вперед”, “Полный назад”, “Стоп”. Мы успели лишь развернуться левым бортом к солнцу так, чтобы площадь поражения корабля при бомбардировке была наименьшей и наше боевое вооружение использовалось максимально эффективно. Над ложбиной в ярких лучах солнца появились 6 самолетов, направлявшихся в пике на наш корабль. “Огонь по пикировщикам!” – и под носом самолетов пошли змейки шести светящихся трас работающих четырех пулеметов и двух 45-мм зенитных орудий, разрывы наших снарядов. Неожиданная для фашистских асов обстановка нарушила их замысел, нервы у них не выдержали, и самолеты начали менять курсы и освобождаться от груза, сбрасывая авиабомбы неприцельно вблизи ТЩ-43, каждый по четыре 250-килограммовых бомбы. Самолеты сбросили вокруг корабля 24 бомбы, общий вес которых был 6 тонн. Разрывавшиеся около нас бомбы поднимали высоко в воздух огромные столбы грязной воды. Падающая на палубу вода напоминала мне виденные раньше тропические ливни. От ударов морских волн встала главная паровая и динамо-машины, корабль обесточился и потерял жизнеспособность. С шумом лопались лампочки и плафоны сети освещения, катушки магнитных компасов с огромной скоростью лихорадочно крутились вправо и влево. Командир ВЧ-5 техник лейтенант С. М. Залорин доложил мне на главный боевой пост из машинного отделения, что в подводной части корпуса выбило 8 заклепок. Началась сильная течь. Я тут же дал ему команду срочно поставить чопы и цементные ящики на место вылетевших заклепок и немедленно принять меры для восстановления жизнеспособности корабля. Когда подняли на палубу параван змейкового трала, можно было представить, какой мощности взрывная волна шла на корпус корабля, если ракетообразный параван длиной 3 м и диаметром 50 см, изготовленный из 2-мм листовой стали, был превращен встречными волнами в лодочку без каких-либо дефектов, складок и неровностей, как будто лодочка вышла из-под специального пресса....
Когда рвались бомбы, ТЩ-43 скрылся из поля зрения экипажей ТЩ-40 и 41, поэтому они решили, что мы погибли. Комдив срочно начал писать в штаб фронта донесение о гибели ТЩ-43 со всем экипажем у острова Малый Кильдин после налета шести вражеских самолетов. А когда столбы грязной воды опустились, они вновь увидели ТЩ-43, качавшийся на воде.
Комдив тут же семафором запросил меня, сколько убитых, раненых, какие повреждения, какая нужна помощь и сколько израсходовано боеприпасов. Я ответил, что убитых, раненых, серьезных повреждений нет, рассчитываем через 15 – 20 минут устранить повреждения и продолжать выполнение боевого задания, и через 20 минут все было в порядке.
Конечно, без преувеличения можно сказать, что в этой ситуации гибель ТЩ-43 и личного состава была бы неизбежной, выполни я то приказание комдива. Особая бдительность и осторожность в действиях многократно спасали меня и корабль от крупных неприятностей. Мне приходилось плавать старпомом и капитаном, а также командиром корабля на протяжении 52 лет, и за все это время у меня не было ни аварий, ни травматизма команды.
В августе 1941 г. наш дивизион ТЩ производило боевое траление змейковым тралом фарватера № 1. В строю “уступа” наш ТЩ-43 шел с тралом третьим, курсом на северо-восток, сохраняя дистанцию между кораблями 5 кабельтовых. Около траверса маяка Северный Кильдин у нас внезапно подпрыгнул и повис за кормой стальной трос – проводник змейкового трала. Параван с воздухом около одного кубометра, расторный щит и трал с резаками ушли под воду. На конце оставшегося проводника 21-мм стального троса, выбранного на траловую лебедку, оказался острый клинообразный срез. Специалисты считали, что ТЩ-43 затралил вражескую подлодку перед ее всплыванием под перископ. Видимо, змейковый трал в полном комплекте запутался на подлодке и помешал ее всплыванию под перископ и использованию удачной возможности для запуска торпед по 6 кораблям нашего дивизиона.
В ночь с 31 декабря 1941 г. на 1 января 1942-го на первой линии дозора на подступах к главной базе Северный Кильдин – Цып-Наволок наш ТЩ-43 нес дозорную службу. Это было то место, где в июле 1941 г. экипаж СКР “Туман” геройски погиб в неравном бою с тремя немецкими миноносцами.
В первом часу ночи мы шли по готовности № 1 самым малым ходом с востока на запад. Была штилевая погода с хорошей ночной видимостью горизонта, освещенного лучами полной луны. В прозрачно-голубом заполярном небосводе разноцветными огнями светились миллионы звезд Млечного Пути, переливаясь в северное сияние, или во всполохи, как говорят архангельские поморы. В то же время над островом Кильдин висела большая темная снежная туча, которая предвещала изменение погоды и бросала большую тень на водном пространство, будто бы маскируя ТЩ-43, видимый с освещенного вокруг горизонта.
Около 1 часа ночи неожиданно на севере горизонта близко от нас появился корабль, который с каждой минутой становился еще ближе. Я дал команду полного хода, изменил курс и пошел под укрытие острова Кильдин. Поскольку в оповещениях штаба флота движения наших кораблей в этом районе не значилось, я передал РДО в штаб о появлении вражеского миноносца, указав тип его силуэта, и получил подтверждение. Немецкий миноносец, приблизившийся к нам на расстояние 4 – 5 миль, резко изменил курс на 1800, увеличил скорость и быстро скрылся из видимости в северном направлении.
Не исключена возможность, что фашисты, обнаружив нас с кормы левого камуфляжного борта с высокими надстройками, приняли ТЩ-43 за боевой корабль другого класса и решили уходить, не вступая в бой, который для нас мог бы стать кратковременным и последним.
В середине мая 1942 г. командование ОВР поручило мне в паре с командиром корабля ТЩ-41 А. И. Сапоговым произвести боевое траление фарватера № 2 в районе Цып-Наволок. Погода была пасмурная, с низкой облачностью, с просветами в облаках. В 7 часов утра мы вышли на выполнение задания. Около 10 часов шли с минными тралами при боевой готовности № 1. Вдруг из-под облаков раздался шум моторов вражеских самолетов. Я дал команду усилить наблюдение за просветами в облаках и быть готовыми к отражению атак вражеских самолетов.
Через небольшой промежуток времени справа по носу из просвета вылетели два самолета. Мы открыли по ним зенитный огонь из двух орудий и пяти пулеметов, то же сделал и ТЩ-41.
Самолеты на высоте около 100 м пытались зайти на бомбежку навстречу нашему курсу, используя максимальную площадь поражения корабля. А мы, маневрируя ходами, меняли курсы и подставляли правый борт – минимальную площадь поражения, ведя по самолетам интенсивный огонь. Первый самолет сбросил бомбы на наш ТЩ-43, две из которых взорвались в воде с правого борта в кормовой части и две – с левого. От взрывов кормовую часть корабля сильно тряхнуло. Взлетевшая в воздух вода обильно полила нашу кормовую палубу, однако никаких повреждений мы не получили. Второй самолет сбросил 4 бомбы, и они взорвались между ТЩ-43 и 41 на безопасном для нас расстоянии.
После выполнения задания на фарватере № 2 нам предстояло следовать в порт Владимир, взять из госпиталя больных и доставить их в госпиталь на губе Грязной. На пути следования мы проходили мимо РТ-14 “Сталин”, который занимался ловом рыбы. Мы находились в режиме боевой готовности № 1. Вдруг появились два немецких самолета и начали в пике бомбить РТ-14. Я дал команду: “Огонь по пикировщикам”. Светящиеся трассы, идущие от ТЩ-43 и 41, с разрывами снарядов появились под носом самолетов. Самолеты изменили курс и сбросили 8 бомб в стороне от РТ-14.
Антон Георгиевич Хохлин, капитан РТ-14 “Сталин”, а также находившийся на нем в этот момент начальник Мурманского военизированного тралового флота Георгий Герасимович Тисленко благодарили нас за спасение невооруженного траулера.
В порту Владимир мы приняли из госпиталя на борт около 200 больных для перевозки на губу Грязную. В районе мыса Сеть-Наволок на третьей линии дозора, на подступах к Главной базе Полярное ТЩ-43 и 41 проходили мимо БС-1, который стоял на якоре почему-то по готовности № 3, с зачехленными пушками и пулеметами, находясь при несении дозорной службы на важной линии дозора.
Мы, как всегда, шли при боевой готовности № 1. В момент, когда БС-1 оставался у ас за кормой в 200 – 300 м, неожиданно из-за сопок со стороны мыса Летинский вылетел вражеский самолет и пошел в пике бомбить бронетанковое судно. Мы с двух кораблей ТЩ-43 и 41 немедленно открыли огонь по самолету, который резко изменил курс вправо от БС-1, сбросил в стороне от него 4 бомбы и полетел в сторону мотовского залива низко над водой. Пока мы вели бой с этим самолетом, БС-1 не сделал по нему ни одного выстрела.
Так ТЩ-43 с ТЩ-41 за несколько часов спасли от неминуемой гибели два корабля.
Как только мы закончили бой с вражеским самолетом, сигнальщики доложили мне о появлении из-за мыса Сеть-Наволок на бреющем полете двух штурмовиков. “Огонь по штурмовикам!” - скомандовал я. Пулеметные и орудийные светящиеся трассы с разрывами снарядов пошли под носом двух гидросамолетов типа “Каталина” с двух наших кораблей. Самолеты продолжали лететь прямо на нас запрещенным для них курсом над Кольским заливом, да притом еще и над кораблями.
Самолеты махали нам крыльями, пускали белые ракеты и продолжали лететь на нас, а мы не прекратили стрельбу по ним. Затем они резко изменили курс вправо. Мы рассмотрели на их фюзеляжах наши опознавательные знаки и немедленно прекратили стрельбу. Командир ОВР контр-адмирал В. И. Платонов радиограммой потребовал от меня объяснений, на каком основании я обстрелял свои самолеты. На его запрос я ответил, что объяснение представлю с приходом в Полярное после передачи больных в госпиталь на губе Грязной.
С приходом в Полярное я прибыл для объяснений в штаб ОВР, но мне не пришлось ни в чем оправдываться. Контр-адмирал Платонов похвалил меня. Он сообщил, что пулеметчики наших ТЩ сделали на корпусах самолетов “Каталина” 109 пулевых пробоин, что летчики за грубое нарушение правил полета над Кольским заливом и притом над идущими кораблями строго наказаны.
Я думаю, уместно сказать, что позднее в этих координатах, где мы вели зенитный огонь по нашим “Каталинам”, возвращался с боевого задания на базу ТЩ-31 (РТ-15 “Засольщик”), где командиром корабля был Павел Петрович Корехов. Экипаж корабля не успел открыть огонь по атакующему с кормы вражескому самолету так как ТЩ-31 находился в состоянии пониженной боевой готовности. В результате из четырех сброшенных на них бомб одна попала на корабль, где сразу взорвался паровой котел. Корабль с экипажем ушел на дно Кольского залива.
Так прошел этот майский день 1942 г., насыщенный событиями четырехкратной борьбы с вражескими самолетами и спасением РТ-14 “Сталин” и БС-1 с экипажами.
С командиром БС-1 я не был знаком, однако это знакомство произошло через 48 лет – в день 45-летия Победы над гитлеровской Германией 9 мая 1990 г. на параде в Севастополе. На парад я пришел с ветераном войны Федором Павловичем Михайловым, с которым 20 лет мы жили в добрых соседских отношениях и не знали до того дня, что служили в одном соединении ОВР КСФ. Он был командиром корабля БС-1, а я командовал ТЩ-43. Этот неожиданный приятный сюрприз вызвал воспоминания взаимно пережитых волнений в момент атаки БС-1 вражеским самолетом. Федор Павлович вспоминал с благодарностью оказанную ему помощь.
18 сентября командующий Беломорской флотилией контр-адмирал Степанов дал мне боевое задание произвести траление фарватера от Северодвинского плавучего маяка до порта Молотовск. Рано утром ТЩ-43 вышел на выполнение этого задания, но не успели мы его закончить, как контр-адмирал радировал мне новый приказ: следовать в координаты Северодвинского плавмаяка, встать на якорь и ожидать союзный караван, направляющийся в Архангельск в составе 57 вымпелов, - чтобы встретить конвой и оказать ему помощь.
Около 17 часов 18 сентября ТЩ-43 в указанных координатах плавмаяка встал на якорь. Дул слабый северный ветер, море было спокойным. Через час на горизонте появились корабли союзного конвоя. Они начали подходить и становиться на якорь. Около 20 часов северный ветер усилился до штормового, на мелководье образовалась очень высокая, крутая морская волна. Корабли для безопасности становились на якорной стоянке уже на два якоря. К 22 часам северный ветер достиг ураганной силы более 30 м/с и начал срывать корабли с якорей. При этом терялись якорные цепи вместе с якорями. Наш ТЩ-43, как и многие другие корабли, потерял 2 становых якоря. Прибывший в караване английский минный тральщик из кораблей охранения из-за обрыва якорей не смог развернуться носом на ветер и был выброшен ураганом на песчаный берег острова Мудьюг. Во время отлива вокруг тральщика можно было ходить в ботинках. Чтобы снять его с мели, пришлось прорывать канал земснарядом. Утром 19 сентября из Архангельска вышло судно “Гидрограф” с 46 военными лоцманами для высадки их на корабли союзного конвоя. Командиром лоцманской службы был капитан 2 ранга Федор Федорович Пустошный. На подходе к морскому каналу командир “Гидрографа” отказался выходить в море из-за сильного шторма. Поэтому контр-адмирал Степанов приказал мне (ТЩ-43) и командиру ТЩ-61 В. П. Качуку снять лоцманов с “Гидрографа” и обеспечить высадку их на корабли союзного конвоя, не считаясь при высадке с повреждениями как своих кораблей, так и судов конвоя.
Появились вражеские самолеты, бомбившие суда конвоя. ТЩ-43 принял с “Гидрографа” 24 лоцмана с капитаном 2 ранга Ф. Ф. Пустошным, а ТЩ-61 принял остальных. Высадку лоцманов мы производили 19 – 20 сентября в штормовых условиях, на ходу, при сильном волнении моря и постоянных массированных налетах вражеской авиации, активно участвуя в отражении вражеских атак зенитным огнем. Все суда конвоя в этой операции были заведены без потерь в порты Архангельск и Северодвинск, а немецкая авиация потеряла один самолет. При этом один “Либерти” был посажен на мель на морском канале по вине капитана, давшего лоцману заниженную на 3 фута осадку судна. 20 сентября для снятия “Либерти” с мели из Архангельска пришел ледокол № 7. В помощь ему командир лоцманской службы направил ТЩ-43, но снять судно с мели мы не смогли. Позднее его пришлось частично разгрузить. Три дня нас держали у борта “Либерти”, а в 9 часов утра 22 сентября нам дали команду следовать в Архангельск для устранения мелких повреждений, полученных при высадке лоцманов на суда конвоя в условиях шторма. В момент отхода от борта транспорта мы объявили готовность № 1, и его команда отказалась снимать с кнехтов наши швартовые концы, поэтому пришлось отправить туда своего матроса. Тут же команда “Либерти” побежала к спасательным шлюпкам и начала готовить их к спуску на воду. На транспорте оставался один носовой шпрингс нашего правого борта. Машина продолжала работать, наша корма уже далеко отошла влево от судна, и в этот момент прямо по носу на высоте около 1000 м появились 2 самолета, идущих прямо на “Либерти”. “Огонь по пикировщикам!” – последовала моя команда. Под носом самолетов пошли наши светящиеся трассы пяти пулеметов. Американцы разбежались от шлюпок к спаренным “эрликонам” и вместе с нами открыли огонь по вражеским самолетам. Самолеты не долетели до нас около 700 – 800 м и сбросили в стороне 8 авиабомб, после чего улетели в западном направлении. Трудно представить, чем мог бы закончиться этот налет на “Либерти”, у которого в 5-м трюме находился груз взрывчатки в 800 тонн, если бы в этот момент не оказался у его борта ТЩ-43. После успешного отражения атаки ТЩ-43 продолжил переход в Архангельск, а команда “Либерти” тут же села на спасательные шлюпки, покинула судно и высадилась на остров Мудьюг.
В 16 часов 22 сентября мы прибыли в Архангельск и встали к причалу военного порта. Около 20 часов началась бомбежка города вражеской авиацией, отчего в городе возникли большие пожары. 28 сентября на ТЩ-43 был закончен мелкий ремонт, и мы получили новое боевое задание.
Утром 29 сентября 1942 г. ТЩ-43 возглавлял конвой – пароход “Осмуссаар” с ботом типа “Касатка” и пароход “Юшар” с ботом, загруженным важными военными грузами, продовольствием и стройматериалами. Мы вышли из Архангельска на Новую Землю. Надлежало отконвоировать “Осмуссаар” с ботом в становище Лодейное в Маточкин Шар, а “Юшар” с ботом в Русскую гавань. Других кораблей в помощь ТЩ-43 в Архангельске нам не дали. На пути следования 31 сентября мы зашли от шторма в Белушью губу на Новой Земле. 2 октября погода улучшилась, и нам дали "добро" следовать по назначению. По сигналу “Буки” корабли нашего конвоя снялись с якорей. Но в этот момент командир базы губы Белушья капитан 1 ранга Дианов передал мне срочный семафор: “Поход отменяется. Командиру конвоя срочно прибыть в штаб базы”.
На базе Дианов рассказал мне о сообщении поста СНИС, в котором говорилось, что в районе Маточкина Шара подорвался на мине и погиб СКР-23.
Через 2 дня штаб флота распорядился отправлять “Юшар” с ботом в Русскую губу самостоятельно и ждать дальнейших указаний. В это время мы отконвоировали два одиночных парохода Северного морского пароходства, направлявшихся в Америку за очередным грузом, - из губы Белушья за 120-мильную зону на запад от Новой Земли. В их числе был пароход “Рабочий”.
5 октября ТЩ-43 получил указание следовать с “Осмуссааром” в становище Лагерное через Карское море восточным проливом Маточкина Шара. Пополнив запасы пресной воды с берега и угля с “Диксона”, мы вышли в Карское море. Стояла тихая морозная погода, было около –250. Прибрежная полоса моря от пролива Карские Ворота до Маточкина Шара была покрыта льдом толщиной от 10 до 20 см. Днем немного потеплело, пошел снег. Слабый юго-восточный ветер гонял поземку по гладкому зеркальному льду и забивал шугой оставшиеся на пути следования небольшие полыньи. Около 14 часов 6 октября мы подошли к Восточному проходу Маточкина Шара. Там на фарватере встретили полынью размером 50 – 70 м, забитую снежной шугой. На полном ходу ТЩ-43 прошел в ней 10 – 12 м и застрял. Пришлось просить капитана “Осмуссаара” идти с нами параллельным курсом. Корабль прошел примерно такое же расстояние и тоже застрял, но помог нам сдвинуться назад. Затем наш ТЩ пошел полным ходом, снова застрял в шуге и дал возможность “Осмуссаару” повторить тот же маневр. Мы затратили около двух часов, используя этот метод работы в шуге, и выбрались из снежного плена. К корпусам судов липла ледяная кашица. Будто клейкое тесто, она тянулась за нами. Одному кораблю преодолеть это препятствие было бы невозможно. Вот, идущий близко сзади по руслу чистой воды, свободно продолжал ход.
В 18 часов мы прибыли в становище Лагерное. Жители поселка и воинская часть с помощью бота начали выгрузку доставленных на “Осмуссааре” боеприпасов, продовольствия, крупнокалиберной батареи, круглого леса и разных стройматериалов. Через неделю. В западный проход Маточкина Шара пришли три американских тральщика для уничтожения магнитно-акустических мин, выставленных немецкими подлодками. За несколько дней они уничтожили 36 мин в этом проходе и обеспечили как безопасный выход в Баренцево море. Мы сердечно поблагодарили моряков с американских тральщиков, подошедших к нашему, и пожелали им счастливого плавания.
Через некоторое время на ТЩ-43 стали иссякать запасы пресной воды и топлива. Мы получили указание следовать с “Осмуссааром” в губу Белушья для их пополнения. Приняли уголь с “Диксона”, а вот воды получить не удалось: сильные морозы и толстый лед у берега не дали нам подойти к пресному озеру. Не могли поделиться с нами водой и на пароходах “Диксон” и “Осмуссаар”. ТЩ-43 оказался в предаварийном состоянии. Морской водой питать паровой котел нельзя – он может взорваться. У меня возникла мысль собрать лед и растопить его паром в балластных танках. Так мы и использовали опыт архангельских зверобоев, которые шли когда-то в Белом море на парусно-паровом судне “Ломоносов”.
К нашему счастью, пока мы брали уголь с “Диксона”, направление ветра поменялось с северного на западное. На смену 25-градусному морозу пришла оттепель. Ярко-голубой прозрачный небосвод, усеянный звездами, играющий разноцветием, неожиданно стал закрываться темной снежной тучей, надвигавшейся с запада. Затем большими мягкими хлопьями пошел снег. Это сильно обрадовало меня, ведь теперь можно было частично пополнить запас пресной воды снегом и избежать аварии.
Я срочно собрал командиров и дал задание командиру ВЧ-V С. И. Задорину подготовить горловину балластного танка в грузовом трюме № 2 для приема снега и пустить туда острый пар для его таяния; старпому Н. П. Перминову и боцману Ф. Емельянову – срочно изготовить 6 фанерных лопат из чайного ящика, остропить 500-литровую деревянную бочку и 800-литровый ящик из-под рыбы; открыть трюм № 2 и из запасных брезентовых коек сделать скат для снега в горловину балластного танка; вооружить грузовую стрелу с траловой лебедкой для подъема на борт емкостей со снегом. Это предложение вначале вызвало некоторые сомнения, но другого выхода у нас не было. Когда все было подготовлено, ТЩ-43 зашел в 20 – 25-сантиметровый лед и начался аврал. Команда с лопатами, остропленными бочкой и ящиком вышла на лед, где слой снега был уже около 10 см и продолжал увеличиваться. Остропленные емкости быстро загружались снегом и с помощью грузовой стрелы и траловой лебедки поднимались на трюм, где снег высыпали. По парусиновому скату коек он скользил в горловину балластного танка с включенным острым паром и тут же превращался в пресную воду. Емкости со снегом шли на борт беспрерывно. В результате мы за 10 – 12 часов аврала заполнили все танки пресной одой в количестве 120 тонн. Благодаря мужеству и высокой сознательной дисциплине командиров и всего рядового состава была предотвращена, казалось бы, неминуемая авария корабля. Так мы с честью закончили выполнение этого важного задания и доставили “Осмуссаар” с ботом в Йоканьгскую базу в полной сохранности.
Летом 1942 г. у меня началось кишечное кровотечение и сильные боли в животе. Наш корабельный и флагманский врачи подозревали язвенное или раковое заболевание. Поэтому после каждого возращения из боевого похода они настаивали, чтобы я ложился в военный госпиталь на обследование и лечение. Я отказывался, а врачи убеждали меня в том, что при таком заболевании не исключена возможность демобилизации из флота. 26 декабря 1942 г. наш ТЩ-43 поставили на очередной плановый профилактический ремонт к плавмастерской “Горн” в Полярном, а меня положили в военно-морской госпиталь.
31 декабря профилактику на ТЩ-43 закончили. В трюмы погрузили 280 тонн боеприпасов и продовольствия для доставки в Озерко на полуострове Рыбачий. Получив это задание от командования ОВР, старпом лейтенант Н. П. Перминов, комиссар корабля Карпов, командиры боевых частей ВЧ-1 П. А. Мылагин, ВЧ-2 Гродский, ВЧ-3 Жгилев пришли в госпиталь навестить меня и получить мое согласие следовать на его выполнение под командой старпома Перминова. Я представил себе сложный переход в Мотовском заливе, где левый берег от Западной Лицы, включая губу Титовку, занят вражескими войсками. Правый берег полуострова Рыбачий – наш. Ширина залива – всего лишь 1 – 2 мили, при этом на мысе Пикшуев и в губе Титовка стоят немецкие батареи, да к тому же старпом с этим районом мало знаком. Поэтому я не дал согласия на выход в рейс под его командованием, а решил идти сам. Я пошел к главному врачу госпиталя просить разрешения на выдачу мне обмундирования и продовольственного аттестата. Он выслушал меня и сказал: “При таком серьезном заболевании выписать вас из госпиталя не имею никакого права. А это задание выполнят и без вас!” Главврача срочно вызвали в штаб флота. Разочарованный, я вышел из его кабинета и неожиданно встретил в вестибюле бывшего однокашника по школе и по морскому техникуму Антона Антоновича Ильина. Он оказался комиссаром госпиталя. Я сказал ему: “Антон! Главврача нет, а за мной пришли командиры. ТЩ-43 срочно надо выходить на очень важное боевое задание – доставить 280 тонн груза в Озерко на передовую позицию и 40 краснофлотцев подкрепления”. Показал на моих командиров и попросил дать указание дежурному врачу выдать мне продовольственный аттестат и обмундирование. Так с помощью комиссара госпиталя обманным путем мне удалось сбежать на корабль.
В 22 часа 31 декабря ТЩ-43 прибыл на остров Кильдин и принял на борт 40 краснофлотцев. Мы пошли в Мотовский залив. На наше счастье, на море был штиль с 30-градусным морозом и с туманом. Мы продвигались по счислению вдоль берега острова Рыбачий. Внезапно появились светящиеся трассирующие змейки коротких очередей вражеской батареи, стрелявшей мелкокалиберными снарядами. Перемещаясь вправо, они проходили вблизи носовой части корабля, затем над верхним мостиком – главным нашим командным постом, не причиняя нам повреждений. Это была нервная стрельба немцев в тумане через Мотовский залив.
В 2 часа ночи 1 января Нового 1943 г. ТЩ-43 прибыл в Озерко и пришвартовался к небольшому причалу под прикрытием густого тумана. Нас встретил капитан 1 ранга Туз с большим отрядом бойцов, расставив их в две цепочки от береговой черты через причал, палубу до трюма. Бойцы приступили к выгрузке, передавая из рук в руки по цепочке ящики, мешки, тюки. Туз все организовал и ушел, велев мне до его возвращения от причала не отходить. Он пообещал возвратиться в 4 часа ночи с агитбригадой из 40 артистов, которые с ним на ТЩ-43 должны идти в Полярное, и сказал, что к этому часу корабль должен быть готовым к похоже. К 4 часам выгрузку закончили, но Туз с агитбригадой возвратился только в 8 утра. При этом он заявил мне: “Товарищ командир корабля, выходить сейчас из Озерка уже поздно, так как нас обнаружат крупнокалиберная немецкая батарея в Титовке и потопит корабль на переходе. Сейчас отойдем от причала, встанем на якорь в Озерке рядом с пароходом “Роза Люксембург”, отдохнем, послушаем концерт, а ночью спокойно выскочим из этой ловушки”. На его предложение я ответил: “Корабль готов к отходу, срочно делайте посадку, на якорь становиться не буду”. Я скомандовал: “Отдать швартовы!”, дал ход, и мы пошли на выход. Туз, поднявшись ко мне, стал убеждать в том, что выходить из Озерка уже поздно, начались предрассветные сумерки. Он продолжал уговаривать встать на якорь до ночи. Доводы Туза уже казались мне вполне реальными, и я начал было сомневаться в своих действиях. Меня одолевала какая-то странная тревога. Я посмотрел на него. На востоке над горизонтом появилось розово-золотистое заоблачное свечение утренней зари. Высота тумана начала снижаться, из нашей трубы стал виден дым. Слабый северный ветер пошел к западу и мороз начал слабеть.
10-летний опыт плавания капитаном в этом районе и знание характера погодных условий капризного Баренцева моря подсказывали мне, что нельзя задерживаться ни одной минуты. Поэтому я, всего лишь капитан-лейтенант, отказался выполнить просьбу капитана 1 ранга Туза, хотя он не был моим прямым командиром, а всего лишь пассажиром. Поэтому я спешил на выход из Мотовского залива, пока нам еще сопутствовала туманная погода.
Туз неодобрительно отнесся моему решению и с чувством заметной обиды ушел с командного поста и больше не появлялся. Я дал команду накормить гостей завтраком и выдать наркомовские порции водки. Через полчаса после нашего отхода от причала в Озерке далеко за кормой с правого борта послышались взрывы снарядов стрелявшей из Титовки немецкой батареи.
Мы взяли курс на восток, на выход из Мотовского залива. В районе Эйна-губы по дыму из трубы нас обнаружила крупнокалиберная батарея и открыла по нам огонь, взяв нас в вилку. Первые снаряды взрывались справа и слева в кормовой части движения корабля. Я начал сомневаться, правильно ли я поступил, не выполнив рекомендации Туза. Но следующие пары вражеских снарядов начали взрываться с отставанием от движения корабля, затем за кормой все дальше и дальше. Так, под прикрытием тумана мы успели выскочить из зоны обстрела. Это меня беспредельно обрадовало, я был счастлив, что мы успешно выполнили ответственное задание и благополучно возвратились на базу.
В штабе ОВР мне сообщили, что после нашего отхода от причала Озерко на место ТЩ-43 подошел к причалу бот выгружать боеприпасы и продовольствие. Титовская батарея открыла огонь в сторону Озерка и прямыми попаданиями потопила бот с личным составом. Затем в 12 часов дня на Озерко совершили звездный налет 25 вражеских самолетов и потопили “Розу Люксембург”...
Услышав это трагическое сообщение о гибели двух судов с экипажами, я очень опечалился из-за погибших товарищей. Мы разделили бы их участь, выполни я настоятельную просьбу Туза и встань на якорь в Озерке рядом с “Розой Люксембург”. Тогда был бы потоплен еще и ТЩ-43 с экипажем 47 человек и 41 пассажиром.
После побега из госпиталя я долго мучился от того, что обманул своего друга комиссара. Но чувство исполненного долга, радость за спасенный ТЩ все-таки взяли верх.
В первой половине января 1943 г. экипаж ТЩ-43 нес дозорную службу на первой линии Северный Кильдин – Цып-Наволок. Около 16 часов в темно-голубом полярном ночном небосводе заоблачные лучи солнца на западе зажгли вечернюю зарницу. На этом фоне появились в воздухе три точки, три самолета, двигавшихся курсом с запада на восток в нашем направлении на высоте около 1000 м. В темноте было трудно точно различить тип самолетов. Мы открыли по ним зенитный огонь. Самолеты начали кружиться над нами, ТЩ-43 продолжал маневрировать, меняя курсы и скорость хода. Наш огонь вынудил летчиков тоже менять курсы. Неожиданно для нас под левым крылом среднего самолета вспыхнуло пламя и тут же погасло. Самолет резко пошел на снижение в восточном направлении. Вспышки огня, похожие на выстрелы, продолжались, однако ни дыма от них, ни светящихся трасс не было видно. На высоте около 400 м самолет скрылся из видимости. Другие два самолета, сохраняя прежнюю высоту, продолжали полет на восток.
После боя я вызвал на главный боевой пост шифровальщика и начал диктовать ему в присутствии комиссара Карпова, старпома Перминова, командира БЧ-2 Гродского, командира БЧ-1 Малыгина донесение ОВР следующего содержания: “Командиру ОВР контр-адмиралу Платонову. 16.45 квадрате №... отразили атаку трех бомбардировщиков, во время боя под левым крылом среднего самолета вспыхнуло пламя, самолет резко пошел на снижение, удаляясь на восток, и на высоте около 400 м скрылся из видимости. Убитых, раненых, повреждений не имеем. Командир ТЩ-43 Веселков”.
Командиры, руководствуясь слухами о том, что немцы под крыльями самолетов устанавливают мелкокалиберные пушки, порекомендовали мне исключить из шифровки слова: “Вспыхнуло пламя под левым крылом, самолет резко пошел на снижение”, чтобы нашу шифровку не сочли бахвальством, поскольку дыма и пламени под крылом мы не видели. Я с ними согласился. После этого в шифровке передали: “Командиру ОВР Платонову. 16.45, дата..., квадрат №... Отразили атаку трех бомбардировщиков. Израсходовано 45-мм снарядов... пулеметных патронов... Убитых, раненых, повреждений не имеем. Командир ТЩ-43 Веселков”.
Через 10 дней мы сменились с боевой дозорной службы на первой линии дозора и возвратились на базу Полярное. В штабе ОВМ мы узнали, что в день нашего боя с тремя самолетами на линии дозора Восточный Кильдин – Териберка нес дозорную службу ТЩ-39 (командир корабля А. А. Гунин) и что приказом командования флотом экипажу ТЩ-39 при участии ТЩ-43 присвоен сбитый самолет. Оказывается, ТЩ-39 выпустил по самолету одну короткую очередь – 18 патронов из пулемета ШКАС, а затем подобрал двух немецких летчиков на резиновой шлюпке и доставил их в Полярное. За этот подвиг экипаж ТЩ-39 представлен командованием флота к правительственным наградам.
При товарищеских встречах команда ТЩ-39 рассказывала нашей команде о том, какое они принимали участие в присвоенном ТЩ-39 самолете, сбитом экипажем ТЩ-43. Около 17 часов они увидели летевший с запада и падающий на воду вражеский самолет. Командир ТЩ-39 А. А. Гунин приказал полным ходом идти к упавшему самолету, из которого на резиновую лодку высаживались 2 летчика. Гунин скомандовал пулеметчику ШКАСа дать по самолету короткую очередь. Было выпущено всего лишь 18 патронов. Затем они взяли на борт резиновую шлюпку с двумя летчиками и доставили их на базу в Полярное. Говорили также, что они узнали о том, как ТЩ-43 держал бой с тремя самолетами и сбил этот самолет, упавший в районе несения дозорной службы ТЩ-39.
В начале марта 1943 г. командование ОВР дало мне очередное задание: возглавить конвой транспортов “Онега” и “Вишера” с важными военными грузами из Мурманска в военную базу Йоканьга.
В штабе флота меня снабдили информацией о нахождении 14 вражеских подлодок в разных координатах на пути следования нашего конвоя. Нам придали дополнительно 4 тральщика и 6 катеров-охотников за подводными лодками в качестве охраны конвоя. После этого я провел инструктаж, ознакомив всех командиров и капитанов судов конвоя с ордером похода и обстановкой на переходе. Наш конвой в составе 13 единиц начал движение в заданном направлении. На Кильдинском плесе низко над водой в 4 – 5 милях севернее нашего конвоя пролетела “рама” – вражеский самолет-разведчик. Примерно через полчаса на переходе в Кильдинской Салме мы получили срочную радиограмму, предупреждавшую о надвигающемся шторме ураганной силы и приказывавшую немедленно укрыться конвою в губе Териберка.
Северный ветер и мороз стали усиливаться. Конвой зашел в Териберку и встал на якоря до улучшения погоды. Однако я решил на переходе использовать штормовую погоду. Поэтому через териберский пост СНИС я передал семафор следующего содержания: “Командующему СФ адмиралу Головко. Прошу Вашего разрешения использовать штормовую погоду на следовании конвоя под охраной пяти ТЩ, катера-охотники оставить в Териберке. Вероятность встречи с 14 вражескими подлодками на нашем переходе в штормовую погоду может быть исключена. Командир ТЩ-43 Веселков”. Незамедлительно был получен ответ: “Ваше предложение одобряю, следовать назначению даю добро. Командующий флотом Головко”.
В 22 часа наш конвой в составе 7 единиц продолжил переход. Штормовой северный ветер не ослабевал, а мороз усиливался до 300. После полуночи порывы северного ветра начали утихать. Морской туман поднимался все выше и выше. Около 6 утра ветер полностью стих. Наш конвой, укрытый густым туманом выше корабельных мачт, спокойно продолжал свой путь к намеченной цели по боевой готовности № 1.
В восьмом часу в западном направлении в воздухе послышались шумы моторов немецких самолетов, летевших на восток, - видимо, в поисках нашего конвоя. Самолеты пролетели над нами с запада на восток, затем вернулись. Не обнаружив нас, они все же продолжали эти полеты до 11.30. Около 12 часов наш конвой подошел по счислению ко входным воротам Йоканьгской базы и встал на якоря. Днем северный ветер сменился на южный. Воздух немного потеплел. Над туманом появилось солнце. Около 13 часов туман расселся, мы оказались около входных ворот базы. По сигналу “Буки” корабли конвоя пошли за нами на базу, выбирая места для якорной стоянки. На рейсе базы стояло на якорях много транспортных судов и сторожевых кораблей. Все они находились на боевой готовности № 3 – с зачехленными пушками и пулеметами, при полном отсутствии дежурных на боевых постах, что сильно нас удивило. Видеть в военное время такую беспечность, такую халатность и безответственность командиров кораблей и командования базы было странно. Кораблям нашего конвоя, становившимся на якорь, я объявил боевую готовность № 2. ТЩ-43 еще не успел встать на якорь, как над береговой чертой за сопками раздался рокот моторов самолетов. Я дал команду радисту передать в эфир сигнал “Воздух”, а сигнальщикам поднять флаг “Твердо”, что означало “вражеские самолеты в воздухе”. В этот же момент на Йоканьгском посту СНИС на сигнальной мачте подняли сигнал “Два твердо”, что означало “наши самолеты в воздухе”. На переданные нами сигналы пост и корабли на базе не реагировали, пост СНИС сигнала не менял. Шум мотором немецкого самолета ушел далеко на восток, поэтому я воздержался от постановки ТЩ-43 на якорь, сохраняя готовность № 1. Я дал команду на боевые посты корабля усилить наблюдение за горизонтом с востока из-за сопок со стороны реки Гремиха и приготовиться к отражению атаки пикировщиков.
Командир БЧ-2 лейтенант Гродский передал командирам орудий установочные данные стрельбы. Ждать долго не пришлось. Из-за сопок со стороны реки Гремиха вылетел самолет и пошел в пике бомбить беспечно стоявшие на якорях корабли и транспортные суда с зачехленной военной техникой.
Последовала моя команда “Огонь по пикировщику”, тут же заработали 2 наши пушки и 5 пулеметов, посылая под нос самолета 7 светящихся трасс. Около него рвались 45-мм снаряды. ТЩ-43 находился в гавани восточнее всех стоявших кораблей. Самолет, не долетев до нас около 600 – 700 м, освободился от бомбового груза, изменил курс на 600 вправо и резко пошел на снижение. Под левым крылом его появились вспышки, также похожие на выстрелы мелкокалиберной пушки, но пламени и дыма под крылом самолета мы не наблюдали. Над островком Медвежий самолет начал выравнивать курс на горизонтальный полет на высоте 30 – 40 м, удаляясь в сторону моря, и скрылся из видимости за следующими островками бухты. Мы прекратили огонь.
Пока наш ТЩ-43 вел бой, ни один стоявший корабль не успел включиться в него. И только один кадровый СКР пограничных войск этой базы, после того как ТЩ-43 прекратил стрельбу и самолет скрылся, сделал почему-то один выстрел. Снаряд его разорвался в воздухе далеко справа от пролетевшего самолета. Этот выстрел вызвал у нашего экипажа удивление. Мы рассуждали, что, видимо, командир СКР решил оправдать себя перед командованием базы и скрыть свою преступную беспечность в военное время.
После закончившегося боя с вражеским самолетом командир Йоканьгской военно-морской базы через пост СНИС передал мне семафор: “Командиру ТЩ-43. Сообщите, сколько имеете убитых, раненых, какие имеете повреждения, какая требуется помощь, сколько израсходовано боеприпасов. Командир базы контр-адмирал Абрамов”.
В ответном семафоре я передал, что убитых, раненых, повреждений корабля не имеем, помощи не требуется. О вспышках под правым крылом самолета, похожих на выстрелы мелкокалиберного орудия, я контр-адмиралу не сообщил. Но вскоре Абрамову передал семафор командир СКР. В нем говорилось: “СКР сделал один выстрел из главного орудия калибра 102-мм. Видел прямое попадание в самолет. Командир СКР Шиваршидзе”.
Этот семафор вызвал у нашего экипажа гомерический смех. Такой беспредельной наглости и лжи мы не ожидали. Мы думали, что если самолет возвратится на свою базу, то массированный налет вражеских самолетов на Йоканьгскую базу будет неизбежен. К счастью, этого не случилось. Впоследствии мы узнали о том, что обстрелянный нами самолет упал в море за островками Йоканьгского рейда. Йоканьгская база сбитый нами самолет присвоила СКР.
Впоследствии из печати мы узнали, что немцы никаких мелкокалиберных пушек под крыльями самолетов не устанавливали. Они покрывали топливные баки специальным составом, который мгновенно затягивает в них пулевые пробоины, утечка топлива прекращается, поэтому вместо огня и дыма под крылом при пробоинах в топливных баках происходят кратковременные вспышки, похожие на выстрелы. Так было у нас на ТЩ-43 с двумя сбитыми нашим экипажем вражескими самолетами в январе и в марте 1943 г., когда мы принимали вспышки огня за выстрелы мелкокалиберной пушки и об этом не сообщали в донесениях командованию флотом. В результате эти сбитые нами самолеты были присвоены другим экипажам, которые и были награждены орденами и медалями.
Вместе с экипажем СКР за сбитый нами самолет получило правительственные награды также и командование Йоканьгской базы. За допущенную в условиях военного времени на боевых позициях преступную беспечность, не окажись в этот момент на базе ТЩ-43, они вместо незаконно полученных наград могли бы предстать перед военным трибуналом.
Эта боевая операция в марте 1943 г. для ТЩ-43 была последней. Согласно решению правительства СССР, многие корабли КСФ, призванные из промыслового флота на защиту Советского Заполярья, были переданы обратно в мурманский военизированный траловый флот, в том числе и наш ТЩ-43, он же ТР-309 “Мудьюжанин”.
По состоянию здоровья и я был “списан” на берег, где меня назначили заместителем начальника Управления флота и командиром Архангельской базы. В мои обязанности входило: приемка от КСФ возвращенных в рыбную промышленность промысловых судов; разоружение и ремонт их согласно действующим регистровым документам; подготовка недостающих командных кадров, штурманов и механиком за счет моряков-практиков через кратковременную курсовую систему; комплектация команд, снабжение судов всем необходимым для отправки в промысловые рейсы; своевременное оформление заявок и согласование с военными властями времени выхода судов из порта на промысел; инструктаж капитанов перед выходом в рейс и т.д.
 |
 |
 |